Якщо здамо Донбас, відхопити частину України захочуть ще три держави - розвідник

— Вы упомянули о военных преступлениях той стороны. Может, немножко конкретизируете?

— Да масса! И расстрелы пленных, и тот же Моторола, которому это все вернулось — как он расстреливал наших пацанов, Брановицкого ("киборг" из Донецкого аэропорта, был убит в плену боевиком Моторолой, — ONLINE.UA)... Тот же "Боинг", тот же Иловайск, то же Дебальцево. Это все — военные преступления!

Есть и другие. Пока не обо всем можно говорить, потому что очень много информации идет для международных судов.

- В Гааге вон не так давно признали аннексию Крыма началом войны между двумя государствами...

— Теперь надо, чтобы они и происходящему на Донбассе дали оценку. Потому что сначала был Крым, потом — Донбасс. 

Отсюда как раз и следует целесообразность усиленной подготовки людей к войне. Потому что если у этого карлика (президента РФ Владимира Путина, — ONLINE.UA) таки что-то с головой не так, и все-таки его перемкнет на какие-то активные боевые действия, да еще, не дай Бог, с применением авиации — то все эти люди и станут первыми, кто встретит эту авиацию. Будет валить и с моря, и с суши, и в небе.

Поэтому они нужны мотивированные, сильные физически, сильные идейно, морально. Это очень важно, чтоб они морально были сильные и стойкие. Чтобы вид крови их злил, а не пугал. Чтобы вид упавшего товарища, например, заставлял их ползти к нему, а не от него, себя спасая. И чтобы вид погибшего побратима их мотивировал. Вызывал что-то вроде спортивной злости, когда нормальный человек, выходя на ринг, становится злым — и побеждает. Тут должна быть военная злость. При этом очень важно объяснить людям на фронте, что когда-нибудь война закончится. И им нужно будет возвращаться в гражданскую жизнь, не став при этом опасными для своих же.

— Что вы имеете в виду?

— Многие пацаны, возвращаясь домой, сталкиваются с не очень хорошим к себе отношением. Начиная с того, что "мы вас туда не посылали", и заканчивая "какие вы бедные-несчастные, мы вас очень ЖАЛЕЕМ". И вот это хуже всего, когда начинают жалеть.

Олег (Птах) Бондаренко. Фото Лилии Рагуцкой
А еще хуже всего, когда тебе начинают говорить: ты такой герой! Вот это больше всего выбешивает. Ну какой же я герой, если герои там все? Что я? Я — ничего. Что бы я один смог? Без поддержки товарищей из своего, из других подразделений? Без его подразделения на Острой могиле что бы мы делали? (Олег кивает в сторону сидящего в комнате командира подразделения, бойцов которого тренирует, — ONLINE.UA). Мы бы ушли — и остались там все. Не смогли бы вернуться. Потому что не было бы прикрытия, условно говоря. Мы не знали бы, что у нас за спиной есть кто-то, кто нас кроет, кто держит нам спину. Не бывает такого, что кто-то один — герой. Есть правильные, удачные военные действия, проведенные коллективом людей. 

— Немного диссонирует эта мысль с вашим убеждением, что нам нужны свои герои...

— Героизация нужна. Это, скорее всего, героический поступок. Когда один человек прикрывает отход товарищей. Когда бросается на гранату, чтобы погибнуть самому, но спасти других. Это — индивидуальный героизм.

— Такие случаи реально были? 

— Конечно! Когда взяли в плен одного из офицеров, кажется, 79-ки, например. Конвой его вел — и он бросился на растяжку, подорвал и себя, и конвоиров.

Или вот в моей 54-й. Приходилось вытаскивать как-то наших оттуда. Один из наших хлопцев остался прикрывать отход ребят. Когда все расстрелял — лупанул "Мухой" по танку, подбил его — и у танка заклинило башню. Когда сепары начали вылезать, он их расстрелял из пулемета. В итоге пулемет пришел в негодность, он его разбил, и потом с простреленной ногой он выходил самым крайним с нашего поста... Живой остался. Бегает. Правда, давно уже не видел его.

Уже не помню позывной его. Вроде "Гуцул" или как-то так. У него еще "хохол" на голове был. Из УНСОвцев к нам попал. Вот это он такой безбашенный был. Я считаю, что он совершил героический поступок. Он тогда отвлек на себя достаточно большое количество сил, дал пацанам отойти. Вот это героический поступок. И таких вот поступков, на самом деле, полно. 

Дело в том, что на одних героях можно какое-то время вылезти, как на идеологической такой подстежке, подкладке, жировом слое. Но когда у тебя все твое подразделение, вся армия работает вот так, с такой же моральной подготовкой, этической подготовкой, профессионально работает — тогда можно сказать, что войну мы выиграли. Но только тогда, когда каждый четко осознает, что он здесь — не для зарабатывания денег, не для получения УБД. 

— Вспомнилось, как много было по этому поводу опасений — адекватна ли замена из контрактников ушедшей домой шестой волне мобилизованных. Вы как считаете?

— В эту волну — я бы назвал ее седьмой, но уже контрактной волной — пришла чуть ли не половина тех, кто уже воевал. Ладно, пусть не половина, но четверть — точно имеет реальный боевой опыт.

Вопрос в другом. Первое: умеют ли передать свои знания те, кто воевал, тем, кто не воевал? Второе: способны ли они это сделать так, чтобы не сорваться на эмоции, не показать, какой я Рэмбо был, а вы все — г*вно.

— А есть и такое?

— Бывает. Сам факт, что ты служил в момент острых событий, с 2014-го по 2016-й годы, даже участвовал в боевых, еще ничего не значит. Ты не застрахован от того, что точно так же превратишься в кусок мяса. Но если ты себя переоцениваешь и даешь это понять побратимам, сослуживцам — ты их расхолаживаешь. Ты не себя подводишь, а их. Потому что они-то равняются на тебя, ты для них моральный авторитет. Если ты сказал, значит, ты что-то знаешь. А потом вдруг выясняется, что это не так... 

— Скажите, вот вы упомянули, что по ту сторону — в основном, местные. А россияне? Есть ли у вас информация о соотношении местных и россиян сейчас?

— Местные, безусловно, были и есть. Это расходный материал, как правило, — раз. Информаторы — два. Корректировщики — три. Это люди, которые помогают россиянам вести точный огонь, планировать задачи, выходить к нам в тыл, потому что "шахтеры и трактористы", как они себя называют, — они не настолько подготовлены, чтобы действовать профессионально в составе, например, той же диверсионно-разведывательной группы, либо в минометном расчете, либо в танковом экипаже.

Они не настолько квалифицированы. И русские их к этому не подпускают. Потому что они прекрасно понимают, что это — предатели. Они предали Украину, а если повернется как-то по-другому, они могут предать и Россию точно так же. И начать воевать уже против России. И что, получается, Россия будет учить специалистов высококлассных своими руками, чтобы потом они же их и бомбили? Нет, Россия этого не будет делать, однозначно. 

— Можете что-то сказать по поводу как раз кадровых российских военных?

— Офицерский состав, как правило, весь российский. Есть перебежчики, которые у нас здесь на месте. Это бывшие, они сейчас пенсионеры, которым дали какие-то должности, но по факту они пенсионеры. Военные даже, возможно. 

Руководят однозначно россияне. У них и высший состав, который общевойсковыми операциями занимается, и тактические группы — все под российским управлением. Кадровики у них на всей технике. Срочники... Я вот не могу сказать, это срочники или контрактники, скорее всего, срочники. Но часть контрактников у них точно есть. Я боюсь назвать, потому что я толком не знаю, как у них там эта система с контрактом работает. Очень много наемников — тоже российские. Наемники — это криминалитет, как правило, это "чехи" (чеченцы имеется в виду), это бандиты всякие.

Касаемо кадровых. Если взять все то противоборствующее, что стоит перед нами, то около 30% — это кадровые, все остальное — шваль всякая. 

Все основные ударные силы, которые работают против нас с той стороны, — это кадровые военные, это регулярные части армии России. Остальные — "ополченцы", как они себя называют, — это всего лишь гражданские, которые являются у них полицаями, по большому счету, и расходным материалом.

То есть, если надо какую-то разведку боем провести, или какой-то массовый налет — да, они есть. Да, там есть куча всяких других наемников, например, бандитов, которых они выпустили по амнистии в России. Там сотня с чем-то тысяч зэков вышла. Достаточно большая часть их переместилась сюда. 

России это удобно, потому что она чистит, так сказать, ряды, от криминала, который здесь же убивают и закапывают без опознавательных знаков. Также она чистит свои же ряды от тех же чеченцев, от бездельников, алкоголиков, наркоманов и так далее, и так далее.

Здесь против нас воюет не здоровый коллектив. Тому есть множество подтверждений. Даже когда мы брали в плен — видели, что они очень часто находятся под воздействием каких-то химических веществ, от них регулярно идет запах алкоголя. Они вечно на каких-то допингах. Это говорит о том, что они морально не готовы. Если его лишить этого допинга, он не является боевой единицей, он превращается в растение, которому все равно. Они — не идейные.

Все эти рассказы о том, что они там все идейные, за "республику" — это говорят десять человек, которые называют себя "министерством информации ДНР-ЛНР". Эдакий коллективный Геббельс, частично российский, частично местный.

Все остальные — это быдло. Я о них так думаю, так называю. Да, быдло с оружием в руках, быдло иногда мотивированное, быдло опасное. Очень опасное. Но это быдло. И по-другому я их не воспринимаю.  

— Согласны ли вы с утверждением, что, если бы мы восстановили контроль над границей, завершение этого всего стало бы вопросом считанных дней?

— Вопрос интересный... Во-первых, мы бы получили у себя здесь Приднестровье. Потому что очень много схронов, очень много оружия закопано. По самым скромным подсчетам, это пять, а то и десять лет контрбандитской работы. 

Давайте подумаем: а куда денутся все те, которые против нас воевали? Вот, допустим, заходим мы в город Донецк. Там все без оружия, все на нас смотрят такими глазками... 

— Все нас ждали поголовно...

— Все нас ждали. Я в жизни никогда не поверю! Для меня любой представитель мужского пола там, начиная с 12 лет — потенциальный убийца. Это тот, кто хочет меня убить. У меня будет только такая реакция. Я не смогу по-другому на них смотреть. Не смогу! 

Более того, там есть семьи. Они там живут, папа идейный с мамой, например, или мама идейная, или кто-нибудь из родственников ушел воевать против злобных "укров" — и "укры" их съели живьем... Все. Это ребенку в голову вбили. Ребенку сейчас, например, восемь лет. Мальчик. Он затаил обиду, злобу и ненависть. К кому? Естественно, к "украм". 

И тут "укры" пришли на его землю. Что он будет думать? Некоторые из них будут сразу кидаться с гранатами на нас. Условно говоря. А некоторые затаятся, те, кто немножко поумнее. Он повзрослеет. Он будет знать, что у него есть схрон. Он периодически будет поливать эту клумбу маслом. Но рано или поздно он эту клумбу выроет — и пойдет мстить за папу.

И, таким образом, наши дети столкнутся с теми детьми. И я не уверен, что не будет новой войны. Она вполне реальна, на качественно новом уровне. Но это будет война, скорее всего, полу-партизанская, направленная на точечное уничтожение. 

В Донецке далеко не все ждут Украину. Фото с похорон боевика Моторолы
Уничтожить их всех? Это утопия. Потому что те, кто хотел выехать — те уже выехали, по большому счету. Те, кто проукраинские — их сразу будет видно. У этих людей в глазах совсем другое. У них — честное в глазах. Они будут тоскливые, но довольные, счастливые. В их глазах будет такая тоска, типа вот, наконец-то вы пришли. Это читается очень быстро по людям.

А вот просто смотрящие на тебя глаза, глаза глухие, глухие такие — это и есть то, с чем мы столкнемся в дальнейшем. И это надолго. 

— Хорошо. Предположим, будет реализовано то, о чем в Минске договариваются. В частности, по поводу передачи контроля над границей. И мы получаем свое Приднестровье, с которым нам придется жить много лет. Неужели нет вариантов, как это все закончить?

— Есть вариант. Как говорила Юля (Тимошенко, которой приписывали якобы сказанные во время Оранжевой революции слова о том, что Донбасс нужно обнести колючей проволокой, — ONLINE.UA) — обнести бетоном, колючей проволокой и забетонировать. Точнее, это не Юля говорила, это старый гуцульский анекдот.

— Да-да, замечательный.

— "Щелей нет? Заливай бетоном!" На самом деле, это — оптимальный вариант.  

Наверное, наилучшим выходом для нас будет, если Россия распадется. Тогда у нее резко снизится потенциал. Она будет вынуждена отвлечься на себя. Ей уже будет не до нас, не до Калининграда, не до Курил, на самом-то деле. И не до Кавказа. Она должна будет сохранить центр. И тогда там все начнет колотиться. Если она только начнет рыпаться сюда — она ослабляет свои внутренние позиции. 

Это самый оптимальный вариант. Но это уже большая политика. Это, как я понимаю, государства должны между собой договориться о чем-то, гласно, негласно — и мочить Россию. Потому что такой сосед у нас надолго. И под ним уже давно, со времен Хрущева, находятся наши земли. Имею в виду юг России и целый огромный серп наших территорий там. Рано или поздно ведь этот вопрос тоже встанет. Не исключаю, что и в виде перехода этих территорий под юрисдикцию Украины.

Но это произойдет не раньше, чем мы здесь станем жить в десять раз лучше, чем они — там. Когда они будут приезжать сюда, делать большие квадратные глаза и с такими глазами уезжать обратно. Когда они начнут между собой говорить: смотрите, надо же — оказывается, "укры" вылезли. Хотим туда, к ним...

Хотя это тоже очень опасная штука. Потому что предавший единожды — предаст снова.

— Вот я как раз хотела спросить: а нужны ли нам те, кого интересует только содержимое холодильника?

— На жестких условиях.

— На каких именно?

— Вы знаете свое место. И вы подчиняетесь государству Украина, а не своим каким-то хотелкам. Есть государство Украина — унитарное, состоявшееся, самостоятельное. Если вы уж сильно к нам проситесь — то в чужой монастырь со своим уставом не лезут.  А значит, вы принимаете наши правила игры, и за каждый шаг вправо-влево получаете удар монтировкой по голове, чтобы никто даже вякнуть не смел, понимая, чем это чревато — вот это будет позиция сильного государства. И вот только на этих условиях, возможно, когда-то, может, уже и не при нашей жизни, Украина обретет свои границы исторические.  

А мотивация проживающих на этой территории нам будет вылазить боком долго еще. Реально долго. Потому что негатив нагнать, бросить всем известную субстанцию на вентилятор — это можно, это не проблема. Оно очень далеко потом разлетается и долго воняет. Для этого есть дезинфицирующие средства. Но это долго. И это тоже имеет определенный запах. Хотя — а что делать?

Да, столкнемся мы еще и со скрытым сепаратизмом, и с бандитизмом, с чем хочешь. С гоп-стопом, потому что они разучились по-другому. Шахт нет, уже все затопило там. Из около сотни шахт, которые были на Донбассе, сейчас осталось, может, с десяток работающих..

Дальше. Воды не откачиваются? Не откачиваются. Шахты затоплены. Теперь уже откачивать ту воду — нерентабельно вообще. Идет большая просадка грунтов, что увеличивает риск всевозможных экологических бедствий. У них земля отравлена, по большому счету. Потому что в породе, которую оттуда вытаскивают — весь набор. И все это растекается по чернозему, делая его непригодным.

А вода чего там стоит? Пацаны побывали там — все зубы потеряли. За полгода начали зубы крошиться. Потому что в той воде — все, что хочешь, есть. И все, что не хочешь — тоже там.

— Тогда вопрос: а надо ли нам такое "счастье"? Может, тогда правы те, кто в последнее время заговаривает о референдуме, чтобы определиться, нужны ли нам вообще оккупированные территории?

— Выбросить и забыть? Это путь в один конец. Если с нами это произойдет один раз, мы сейчас пожертвуем территорией, это почти наверняка рано или поздно произойдет с нами снова. Скорее рано. К тому же, нация всегда будет ущербной. Потому что в исторической памяти останется: мы сдали свою территорию. Мы согласились на то, что у нас ее забрали.

Это будет прецедент. Для Польши, для Румынии, для Венгрии. Как минимум, еще три соседа у нас есть, которые могут захотеть отхватить и себе кусочек. 

Неприятный прецедент с Кубанью у нас уже есть. И проблема есть. На Западной Украине мы пока вроде границы держим, а вот восток с Россией... 

Так что — нет. Считаю, отдавать ничего категорически нельзя!

Другое дело — насытить... Есть большой риск, что эти козлы будут воспринимать все наши попытки как намерения их задобрить. Поэтому действовать можно и нужно только через хорошее кайло, работы по восстановлению Донбасса, например.

Крым тоже однозначно должен вернуться. Это точно такая же наша территория, точно такие же ворота в Азовское море. Сейчас Азовское море стало, по большому счету, внутренним морем... Прибрежную зону только мы можем контролировать. Пройти через перешеек Крымский мы не можем, между Азовским и Черным морями. Не можем. Перекинуть даже какое-то судно одно несчастное, кораблик, мы можем только по суше в разобранном состоянии. И собрать его где-то в Николаеве. Мы никак по-другому сделать не можем. И потому это принципиально важный вопрос.

— Боюсь ошибиться, но на официальном уровне украинские власти всего лишь раза два говорили о том, что на нашу территорию вводились регулярные части российской армии. Или это происходило большее количество раз?

— Конечно больше. На широкинском направлении — Новоазовск и дальше туда. Там, где в мирное время был таможенный пункт досмотра. Там — регулярно. Оттуда тот же Новоазовск — в трех часах ходу танковой колонны. Это — ни о чем. Колесная техника в нормальных условиях прибывает туда за 1,5 часа.

Колесная техника — имею в виду РСЗО. То есть, ракетные установки — "Грады", "Смерчи" и так далее. Оно прибывает моментально. Ну, не производят шахты "Грады". Не производят!

И плавсредства — точно так же идут оттуда, из-за границы, они морем идут — и стоят в Новоазовске.

— Я тогда не очень понимаю... Если они ходят-ездят туда-сюда как по бульвару — почему кричали лишь об этих двух случаях?

— Встречный вопрос: кто у нас в миссии ОБСЕ находится?

— Ну, у нас же, кроме миссии ОБСЕ, есть еще какое-никакое военно-политическое руководство, которое делало те заявления по поводу вторжения...

— Я могу только констатировать. Да, мы наблюдали танки. Да, мы наблюдали самоходки. Мы наблюдали САУшки, наблюдали "Грады" и так далее. С воздуха тогда летали. Мы это все видели. Иногда мы их видели своими глазами, когда выходили туда, подальше. И — да, там сверху, на крышах, видна маркировка — не "войск ДНР", их не существует. Российских войск.

Мы сравнивали то, что видели на оккупированных территориях, с тем, что у них стоит на границе. Туда мы тоже летали. Один раз получилось полететь и пролететь вдоль границы. Там стоит эта же техника. С такими же маркировками. Все — то же самое. В той же грязи, кстати говоря, в такой же. Так что мы можем констатировать: они там есть. 

Вопрос — почему об этом не говорится, почему не заостряется внимание, какая мотивация — это, наверное, вопрос к тем, кто об этом говорит. Или молчит.

— А если бы — чисто теоретически — было желание об этом говорить громко, на весь мир — доказать это просто, не так ли?

— Конечно. Еще в начале 2015-го года мы уже летали и видели. Реально. Вот, весна-лето-осень 2015-го года — мы уже четко видели, что делается в Джанкое на полигоне бомбометания, что делается в Новоазовске. Идентичные штуки были. И там, и там. 

Олег (Птах) Бондаренко во время тренировки украинских бойцов. Фото Лилии Рагуцкой 
Одинаковое все. Обучение было одинаковое. И техника, маркировка техники, и номера бортовые техники... Мы видели эти танки, потом видели те там. Это одно и то же. Только передислоцированное туда и сюда. То есть, части, скорее всего, были одни и те же. 

Почему об этом не говорится — нам остается догадываться. Есть, наверное, либо заинтересованность в сохранении молчания, либо старые, с советских времен еще связи между командирами, например, высоких уровней. Потому что, если два друга в молодости учились в каком-нибудь ракетно-артиллерийском училище, потом один получил распределение куда-нибудь в Псков, второй — куда-нибудь в Одессу, но они дружат семьями, и у них жены-сестры, например, или что-то еще, они в Крыму отдыхали все вместе — как думаете, они будут смотреть на своих подчиненных, или они будут сохранять свою дружбу?

Они будут сохранять свою дружбу. А где гарантия, что они говорят о зайчиках, о белочках и о том, как хорошо отдыхать в Крыму? Это военные. Кадровые. И они, скорее всего, будут делиться информацией. 100%. 

Причем та сторона будет выпытывать у этой стороны. И та сторона, скорее всего, завербует эту сторону. Потому что сразу найдут — ага, ты там где-то что-то начебучил, вот, ты теперь должен. Ты же не хочешь, чтобы об этом было всем известно, правда? Не хочешь. Вот, если не хочешь, давай ты будешь нам помогать.

— То же может быть и с политиками?

— Абсолютно. Не исключаю. Везде, где есть скелет в шкафу — везде есть, за что дернуть.

Продолжение следует...

Лилия Рагуцкая
 

Слідкуйте за новинами Козятина у Telegram.